| Избранные стихи 1994 - 1996 |
| Главная страница сайта | "Граффити" Cтихи 1996 - 1998 | "Книга для посетителей" Cтихи 1998 - 2000 | Новые стихи | Министихи | Прозостихи | Эссе о минитекстах |
Из книги ПОЛЕ ВЕЧНЫХ ИСТОРИЙ  Москва - Париж - Нью-Йорк, "Третья волна", 1996 ПОТОП Поэма 1. Это потоп, это пот и топот, трепет рощ, опыт неплотного прилегания седалищ к сиденьям, это поседение влас, последний глас ветвяной, нутряной, больной, это воцарение серости небесной и земной, это час сырости и сытости водяной, скорости прибывания вод и времени пребывания. Вот такою видна суть – час покоя, пузырей подводных, белых тел холодных. Не обессудь. 2. Что прольется нам дождем? Подождем, подождем, подождем, пока наш дом станет речкою ведом. Что нам свалится едой? Что нам сварится едой? Что нам свалится бедой? Обоймет ли нас водой? Что за волны к нам в окно? Что за окна, как одно? Что за дно идет на дно? Почему нам все равно? 3. А потом остается одна вода Гребешки волн хохочут, как слюда. Сюда не поставишь ногу, горем не прослезишь дорогу душ надводных – к Богу. А потом остается одна беда на всех. И уже не засахаривается смех подмокших репутаций, прошлых заслуг, оказанных сдуру окаянных услуг, недосказанных слов, терпких на слух. Из двух пропастей доверь тело свое глубочайшей – и мухой в кулаке зажужжит твой дух. 4. Кто-то наблюдает сверху. Ну зачем ему смотреть? Курицу и водомерку ждет все та же смерть. Любопытство – это стыдно. Стадно устилали дно. Тех, кого уже не видно, бросил Бог в судно. 5. А воды рады – принимают береговые парады, кличут в свидетели горы, но горизонты голы. Логос – это заледеневший голос, последний утес в океане отчаянья, твердь причальная. Если люди все вышли – в глубь ли, в высь ли, – остаются запечатленными мысли – следами археоптерикса на камне. А потом время закрывает ставни, пресекает луч остатний. И восходит темь во всей своей карме, роняя: “Мир был, в сущности, карлик”. 6. Кто сидит в ковчеге, грызет ковриги? Кто читает коллеге безумные книги? Кто отобран – образцы породы или отбросы? Чем вы лучше того народа, что отброшен? Вы напиток дождей попивали, дожидаясь конца злодейств поливальных. Вы остались одни, безумцы. Нет богов и нет от них презумпций. Уцелевшие, вы теперь – посланцы. Ждите: вот судьба открывает дверь, вам гостинцы. 7. Помянем прощальным словом, оловом литым, плавким. А кто-то будет снова и снова наводить справки: сколько да где, покажите остов ковчега... В ветре он и в воде. Ищи позапрошлого снега! В толще памяти эпический сон запечатлен многократно. Вы же – роете склон Арарата. СТЕКЛЯННЫЙ ДОМ 1. Взгляд извне Тихо, тихо, осторожно по карнизу, но из окон глянут прошлые дела радиол кошачьим оком. Подберемся вплоть – и вскользь насладимся чуть усталым отражением себя (годы уж скрипят в суставах). Неожиданность любя, по трубе и по антенне. В сон вползешь собой – и тени путеводной красоты развернут свои цветы. Выбирай же поклоненье. Коли выбрал – отзовись, куполом раздвинь пространство, звон фарфора обнови, отразись в зерцале странствий. Ну, а дом – не дом, а хруст холодка и стеклореза. Смотрят внутрь, а видят – пуст данник плоскости и среза. 2. Камень в стеклянном доме Звук веселый, расписной переливчатых осколков, кто увлек тебя блесной, блеском истины сквозной с добавленьем крючьев колких? Брызги камня сквозь стекло – обаяние разъятья. Пятым чувством под пятой не трофеи, а распятье, разрушение основ, площадная брань и удаль, проникающие вновь сквозь слюду защитных снов этаким ненужным чудом. “ТИТАНИК” Фиолетовой плыли голубизной... По одной – за всех, и еще по одной – за наш век, ушедший по пояс в смерть и торчащий айсбергов меж. О “Титаник”, Европы машинный бог, среди рыб ты слабостью чревной лег. Поминанье тебя – гекатомбы войн, миллионов плазменный вой. Корабли застыли позицией “над” и бросают явь в топографию сна. Тонет взгляд: вот глубь, вот придонный низ, вот на дне – лишь зеленая слизь. * * * В этих настежь прокуренных зимних залах слышишь слово, а вспоминаешь другое – чуть пробившееся, живое, и возникает запах то ли вечности, то ли привратницких левкоев. Если осмелишься стать постояльцем прошлого, обнаружишь сразу: там не по-прежнему – то ли тени не так отброшены, то ли сам – визитер непрошеный, а скорее, пространство это не смежное. * * * Столько лет назад, что погашен свет в коридоре памяти – и сосед за стеной шуршит, как бумажный крот, что картинки в яму с собой берет. Не пожать руки, не подставить плеч. Говорили: нужно себя беречь, – но где берег мшистый, пушистый яр, уберегший прошлых дыханий пар? Это сон сквозной, возвращенье лиц, на карнизе кармы победный блиц с необъятным призраком буквы “ять”, что за каждой жизнью должна стоять. Из «ПОДВОДНЫХ САДОВ» САД ПРОСВЕТЛЕННЫЙ Неминучую беду мы забудем без оглядки. Впрочем, я сейчас уйду, заглянул я лишь украдкой. Остролист и стрелолист, направление вы дали в сердцевину сна, где чист голос горлинок-миндалин. Взгляд застрял среди ветвей, зацепился ненароком за песчаный суховей желтой бороды пророка. Здесь вода – слюда. Следа не оставили движенья улетевшей без суда птицы самовыраженья. ЯБЛОЧНЫЙ РАЙ Рай – не там, где вы ищете. Распахнулся в поселке он пригородном, растянулся заборами нищими, небеса мерит с пригорка. Счастье-яблоко с древа украдено, налитой краснеет улыбкой. Вот летит оно, время радужное, кисло-сладкое, бледно-зыбкое... © Анатолий Кудрявицкий, 1996 |
